|
Пьер Паоло Косс – человек-перформанс. Он – режиссер, танцовщик, дизайнер, автор инсталляций, медиа-проектов, но главное – Художник. Художник своей жизни. Где заканчивается его жизнь и начинается сценический образ, определить невозможно: просцениум его мира – это самое широкое понимание современного искусства, где нет границ ни географических, ни временных. В начале 90-х Косс открыл для себя Россию. Полюбил ее всем сердцем. Театр им. Пушкина, галерея «М`арс», Третьяковка, Дом музыки, клуб Gazgolder – стансы его московских перформансов. Герман Виноградов, Владимир Худяков, Сергей Бугаев (Африка) – коллеги и соавторы совместных проектов. Пьер Паоло стремительно стал частью арт-медиума, арт-семьи и настоящим другом для многих из нас, превратив и наши миры в бесконечно яркую феерию.
Встреча первая
Daimon
На грешной нашей земле все клянут дьяволов. Настоящие же встречи с ними происходят нечасто. К счастью. В тот день, когда Москву парализовало электрическим апгрэйдом, город замирал в сером угаре и вечерних сумерках, а в Доме музыки восьмой час плели паутину электронного логова: конкретность афиш была угрожающей – «Daimon». В холле просвещенные критики философствовали на темы греческой мифологии: Daimon – это никакой и не демон, а некое существо, то есть демон, конечно, но только добрый. Тут еще догадаться надо, кто сегодня демон, а кто нет... Встреча с добрым дьяволом продлилась сорок пять минут, спрессовавшись в одно мгновенье. Образы, тени, мужчины и женщины сплетались в невероятный коктейль из андрогенных тел, цветными лентами уносились под колосники сцены, расставались в отчаянии, плыли, замерев в страстном соитии, были распяты, подобно библейским разбойникам... Это было не театральное, а энергетическое действие – невероятный сплав сил, ставивший под угрозу все физичеН ские законы движения и двинувший вспять все законы традиционного театрального пространства... Кульбиты на лонжах? Пируэты на шведских стенках? Или компьютерное шоу в трехмерном пространстве? Блок памяти неумолимо перебирал варианты: проекции, зеркала, «камера обскура», «латерна магика» – невероятное чувство естественного полета. Какой силой фантазии надо обладать, чтобы достичь такого чувства владения пространством? Какой уровень техники танца позволяет достичь столь аутентичной легкости парения человеческого тела? Новое в пластике или пластика нового измерения духа? Кто-то предательски шептал за спиной: «Но это ведь не хореография!», а в ответ неслось: «Вы с ума сошли! Это больше, чем хореография!» Казалось, что «Весна священная» переживает свое второе цветение, а ее автор – реинкарнацию. О, Daimon прекрасно знал свою силу: тенью ностальгической памяти он пронесся в барочном танце упоенно-карнавальной Венеции... и снова замер в маске одинокого волка, жадного к жизни... В этом невероятном саду вечной жизни, где Эрос упивается Танатосом, казалось, лишь смерть любви остается вечной... Death can dance.
Встреча вторая
Reality
DE I: Какова связь между жизнью и перформансом?
Пьер Паоло: Для меня – простая. Жизнь – это перформанс. Перформанс – это жизнь. И то, и другое имеет свою протяженность, развитие, пространство, участников, чувства. Я живу этим состоянием, как единым дыханием. Люди, города, контакты, сцены и театры, музеи и галереи – без них я не представляю жизни.
DE I: Насколько восприятие перформанса зрителем обуславливается архитектурой пространства?
Пьер Паоло: География человеческих чувств меняется. Поэтому архитектура места – это не только то, что задается материалом – декорациями, полом, потолком. Архитектура пространства перформанса постоянно меняется благодаря эмоциям выступающих на сцене и тех, кто наблюдает. Каждый зритель создает свое пространство, свое представление. Сто человек создают совершенно иное пространство и другие чувства.
DE I: Говоря о ритме жизни, обычно вспоминают взлеты и падения. В спектакле ритм образуется еще и музыкой. Выполняет ли музыка функцию передачи эмоциональных акцентов перформанса и отражаются ли в ней собственно жизненные взлеты и падения его автора?
Пьер Паоло: Порой никакой музыки не нужно, нужен пространственный звук. Все зависит от концепции. У меня нет привязанности к какой-то определенной музыке. В некоторые проекты я включаю живую музыку. Иногда нужна классика, иногда шумовой авангард. И конечно, энергия музыки дает артисту и публике очень много. Но я против того, чтобы музыка подавляла перформанс, и не хочу, чтобы люди только слушали музыку и больше ничего. Все компоненты перформанса должны быть согласованы: инсталляция, видео, звук, персонажи, текст и шумы. Все должно быть частью одного целого.
DE I: Для тебя вдохновение – это... иллюзия, сон или реальность? Природа? Контакты с людьми?
Пьер Паоло: У идеи много источников. Это может быть сон, чувство, поиск момента, человека, места, и тогда уже ты сам дополняешь это идеей действия, идеей места. В голове рождается некий образ... Из пустоты, на белом фоне. Так это произошло с Новым Эдемом (New Eden). «New Eden» – что-то совершенно иное, особые материалы и особые мысли. Я увидел перед собой образ: желтый пластик CD. Идея визуализируется передо мной, словно фотография. Но сначала я вижу образ. Это не набросок, а цельный образ. Создаю ли я инсталляцию или структуру перформанса – всегда по-разному. При создании New Eden я тщательно подбирал действующих лиц, которые могли бы показать новый мир этого специфического реалити-шоу. Это Адам и Ева. Идея Нового Эдема не в том, чтобы показать некий искусственный рай красоты и дизайна. Это всеобщая мечта о своем уголке, своей паре... Тогда настанет Новый Эдем. Другая идея – найти свое место. Это проблема таких больших городов, как Москва: их жители не могут найти место, близкое им лично. Образ кролика (Пьер Паоло произносит это слово с особой теплотой и по-русски. – Е. С.) также призван отразить это стремление к природной естественности и личной теплоте. К тому же кролик – символ чувственности и сексуальности.
DE I: Какое место эрос занимает в твоем перформансе и в мире современного перформанса вообще?
Пьер Паоло: Современный мир немыслим без эроса и его образов, от демонстрации человеческого тела до подчас порнографии. Сейчас вся реклама строится на образе человеческого тела. Очаровательные женщины и прекрасные мужчины... Мы ведь не только видим глазами, мы сразу чувствуем. Символы красоты из древних веков трансформируются в наше время, захватывая все новые сферы – рекламу, медиа... Линии, абрисы модных тел и амбиций приходят с экрана. Итак, идея нью-медиа – это политический поворот, это новая сила, делающая публику ближе к реальности. Представьте себе реалити-шоу: зрители следят за телами участников, их наклонности становятся все более и более вуайеристичными. Зрителя уже не привлекают посиделки пяти или десяти героев или какая-то запутанная история с их участием. Люди хотят видеть какой-то сильный акт, возможно, секс. Это зрелище становится их привилегией: они становятся причастны к реальности, а не к кино. Хотя это, конечно, всего лишь кино, всего лишь пленка. Сегодня все могут быть персонажами. Обычные люди, глядя на экран, ставят себя на место персонажа на экране: «О, я тоже так могу! Я могу играть в этом реалити-шоу – вот он выглядит совсем как я». Что в результате происходит с культурным уровнем? Он опускается. Диалоги глупые, ситуации примитивные, но они понятны для огромнейшей аудитории. Многие шоу вообще – не только реалити, но и ток-шоу, например, – стремятся воспроизвести тот же уровень, очень и очень невысокий. Все боятся сказать что-то умное, потому что боятся, что люди их не поймут. Это проблема, потому что телевидение начинает стремиться к определенному уровню, причем очень низкому. В моих перформансах я хочу показать этот контраст. Не нужно изменять своему уровню для того, чтобы стать более понятным людям. Мне важна моя позиция: «Не опускаться!» Ошибочно думать, что надо понизить уровень, чтобы стать понятнее. Что за общество мы собираемся построить на таком уровне? Получается, что все великие писатели и художники делали что-то низкопробное, и именно поэтому их понимают? ...
/ Полную версию статьи читайте в №04 журнала DE I /
© DE I / DESILLUSIONIST №04. «DAIMON ИЗ ЭДЕМА»
|
