журнал DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист )
DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : Василий Бархатов: Знаю весь спектакль до движения мизинца DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : Ольга Свиблова: Любовь, усилия, надежда DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : Робер Лепаж: Лунная ностальгия DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : В свете музыки DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : Слово редактора. Роксолана Черноба. DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : Содержание номера DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : Эдуард Бояков: Слова берутся из реальности DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : Зачем нужен дирижер DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист ) #10 : Земфира: Я падаю в музыку
журнал DE I / DESILLUSIONIST ( Деиллюзионист )#10

english version |
 
о проекте |
 
манифест |
 
в номере |
 
архив |
 
редакция |
 
контакты |
 
партнеры |
 

on Top |
 
события |
 
спецпроект |
 
DE I видео |
 
DE I музыка |
 
DE I Media Group |
 
 


 
 

DE I #10: В свете музыки

В СВЕТЕ МУЗЫКИ

Текст: Игорь Гришкин

Что именно он изобрел, точно не знает еще никто. Психическое оружие массового поражения или мощный инструмент искусства? За Валентином Афанасьевым стоят Ньютон, Гете, Скрябин и целая армия физиков. Он научно доказал связь музыки и света и создал новый сплав пока еще неизвестной силы. Однако в беседе с обозревателем DE I изобретатель решил не говорить о разрушительной силе света, а развивать тезис о новом направлении в искусстве.

DE I: Вы музыкант, ученый или художник?

В.А.:  То, что вы устраиваете, со стороны напоминает ритуал: музыка, свет, только запахи пока не задействованы. О связи математики и музыки писал еще Аристотель, потом Лейбниц, в прошлом веке – Скрябин. Именно Скрябин сказал: «Я чувствую, что здесь есть закономерность, но никак не могу ее найти». Я эту закономерность нашел. Я не философ, а математик, который нашел то, что искали многие. Так что все вопросы – нужно это искусство или не нужно – пожалуйста, к Гете, Вагнеру, Скрябину. Я просто решил задачу. Как сказал Эйнштейн: «Я видел так далеко, потому что стоял на плечах гиганта». Вот и мне помогли гиганты мысли. У Скрябина есть партитура световой симфонии «Прометей», куда он ввел двухголосную партию света. Так вот он считал, что тональность фа диез мажор – синяя, а ре мажор – желтая. Но дальше Скрябин в своих догадках продвинуться не смог. Суть в том, что музыка и свет – колебания, воздействующие на участок мозговой коры. Звук ля первой октавы – колебания частотой в 440 Гц, ля второй октавы – 800 Гц. Если двигаться по гипотетической клавиатуре вверх до ля сорок восьмой октавы, то колебания из области звука перейдут в область света.

DE I: А с чем связан интерес Скрябина к Индии?

В.А.:  Может, в древней культуре тоже пришли к светомузыкальным открытиям? Нет, конечно, это все легенды, мифология. На самом деле там все на уровне ощущений, и вывести закономерность невозможно. Миф – это своего рода наркотик, который может вызывать красочные видения. Мифы будоражили человеческое воображение, в них есть механизмы, которые могут вызывать грезы.

DE I: Вы пишете музыку, пользуясь своей системой?

В.А.:  Нет. Моя задача – создать систему, настроить ее. Ни Лист, ни Паганини не сыграли бы свои концерты, если бы их инструменты были настроены как попало. Есть отдельная наука, занимающаяся сочетанием цветов: когда смешивают краски, то, как и при смешении звуков, может получиться красиво, а может выйти черно-серая грязь. Если на красное положить кусочек такого же красного, люди его не увидят. Но если положить зеленое – яркий контраст сразу заметят. Когда хочешь добиться нужного цветозвука, в твоем распоряжении должна быть отлаженная система. А наш инструмент, ко всему прочему, включает в себя не только звук, но и цвет. Есть родственные звуки, которые красиво сочетаются, есть родственные тональности, скажем, до мажор и соль мажор. Так и цвета, которые тоже состоят из обертонов: допустим, оранжевый – это красный плюс желтый и т. д. Главное – настроить эту сложнейшую систему прожекторов. Известно, что оркестр состоит из разных групп инструментов: струнные, деревянные, духовые, медные, ударные. Это традиционный романтический состав, который сложился в XIX веке. Раньше такого не было: когда-то оркестр состоял из струнных, тромбоны добавились позже. Теперь я добавляю в оркестр группу клавишных светосинтезаторов, где будут играть четыре человека, которые тоже подчиняются дирижеру. И хотя их партии записаны нотами, они будут не звучать, а светить.

DE I: Какие возможности открывает ваша система?

В.А.:  Есть слепые от рождения, знающие все только на ощупь. Но они ориентируются в нашем мире, даже могут лепить прекрасные скульптуры. И если бы они каким-то чудом смогли прозреть, то сначала не узнали бы знакомые предметы. В их сознании такие разные ощущения, как осязание и зрение, не связаны. Но когда эти ощущения дополняют друг друга, то дают уму богатейшую информацию. Музыка и свет – это тоже волны, связанные друг с другом. Любая вещь – некий алгоритм, воспринимаемый органами чувств. Любое музыкальное произведение – алгоритм, записанный нотами и воспроизводимый музыкантами, комбинация диссонансов и консонансов. Их биение, звуковая игра в определенном диапазоне частот, воспринимаемых человеческим слухом, создает музыкальное произведение. Но тот же алгоритм можно перевести в другой диапазон. Гениальная баховская чакона, переведенная в свет, выглядит так красиво! Было бы очень интересно перевести в свет алгоритмы современной музыки, состоящей сплошь из диссонансов. Но это отняло бы у меня, по меньшей мере, лет десять.

DE I: Можно ли повлиять светом и звуком на организм человека?

В.А.:  Конечно. Моей тете, когда она смотрит телевизор и видит, как на экране кто-то закуривает, становится нехорошо – она чувствует запах. Ведь что такое звук и цвет? Это раздражители с очень сильным воздействием. Изучением этого воздействия занимаются медики из Института мозга им. Бехтерева. С помощью музыки можно как снизить, так и резко повысить напряжение. С помощью света – тоже. А представляете, если вместе? Если человек, например, заторможен, его можно расшевелить. Подобные воздействия исследуются с помощью электроэнцефалограмм. Впрочем, это уже епархия медиков. Меня больше интересует красота. Любое музыкальное или живописное произведение существует в воображении автора. Нам необходимо понять, почему Скрябин считал так, а Джон Кейдж – иначе. И почему кто-то понял произведение, а кто-то нет. Не понять можно по двум причинам: либо задача поставлена некорректно, либо она слишком сложна. Бетховен считался современниками варваром из-за его диссонансов. Они думали, что его музыка потому такая резкая, что он глухой. Задача искусствоведа – понять, что делает художник, какой системой координат пользуется и постараться объяснить, что в этом произведении нужно увидеть. Что Ван Гог – совсем из другой области, чем Рафаэль.

© DE I / DESILLUSIONIST №10.  «В СВЕТЕ МУЗЫКИ»

Понравился материал?