Картины Вероники Пономаревой пока не ставят рекорды продаж. Ее выставка – это встреча своих. Заходят и чужие, некоторые уносят с собой работы Вероники. Она не пишет на заказ, не обещает ничего актуального. В суете модного арт-рынка она чужая, но своя там, где живое противостоит тлену, красота – обыденности, а высокое – низменному. Забавно: голосом ее телефона служит мелодия Эдуарда Артемьева из фильма Михалкова «Свой среди чужих, чуждой среди своих». Как и следовало ожидать, DE I нашел с художницей много общего.
DE I: Где ты достала эту мелодию? Из Интернета?
В.П.:  Нет, услышала у человека. Подошла и сказала, что не отстану, пока не получу. Он с радостью поделился.
DE I: У тебя когда-нибудь просили помощи?
В.П.:  Кажется, это было в самолете. У него не открылись шасси, и об этом объявили по радио. Рядом со мной сидел человек, который сильно испугался, а я старалась всячески его поддержать. Говорила, что многое в жизни предопределено, что душа бессмертна и, уходя, мы теряем только материальный мир. Помогала, как могла, чтобы он собрался перед этим моментом.
DE I: Собраться – это попрощаться с жизнью?
В.П.: Да, конечно. Я открыла ноутбук, написала прощальные записки близким. Потом надела все свои украшения, чтобы тело было легче опознать. Шесть часов мы кружили в небе и вырабатывали топливо, но шасси все-таки открылись, и все обошлось.
DE I: Ты много летаешь?
В.П.: Я люблю путешествовать. Недавно вернулась с Тибета. В эти места меня давно тянуло, но все не складывалось (авторский фоторепортаж из Тибета см. на стр. 125). К тому же самолет – это начало моей жизни.
DE I: В смысле?
В.П.: Я родилась в самолете. Мама летела одна. Когда начались роды, температура в салоне была очень низкой, и, чтобы она не мерзла, ее натирали одеколоном. Прямо с трапа нас отправили в больницу, и папа узнал, что это случилось, только через несколько дней. Максимум, что он мог сделать в тот момент, это отпраздновать мое рождение со своими сокурсниками (он учился в Институте гражданской авиации). Они, кстати, пытались придумать мне какое-то авиационное имя типа Глиссанда (характеристика кривой снижения при посадке. – DE I). Назвали, правда, Вероникой, но мне это имя не кажется моим. Правда, один человек убедил меня, что оно абсолютно мое, и у него возвышенное звучание, если читать имя по всем законам нумерологии.
DE I: Интересно заглянуть в свое будущее?
В.П.: Нет, зачем? Я знаю, что мне нужно делать сейчас, и этого достаточно. У меня довольно прагматичное сознание. Козерог, что с меня взять.
DE I: Есть ли история о том, что нечто повлияло таким образом, что ты стала серьезно заниматься живописью?
В.П.: Наверное, это произошло после выставки Рериха, которую привезли к нам в город. Но там это не стало каким-то грандиозным событием. Просто я жила в доме, где находился этот выставочный зал, и, конечно, не могла пройти мимо. Кроме живописи, привезли еще много дневников, книг. Один из работников музея как-то ко мне проникся и объяснял философию Рерихов, открыл мне их книги. Я там проводила очень много времени, а потом все вроде забылось, но, когда переехала в Москву, все как будто заново поднялось. Теперь часто бываю в Музее Рериха, там недавно была удивительная выставка артефактов и предметов, которые находят с прахом ушедших учителей. Но это не значит, что я буддистка. К тому же Рерих писал, что миру не хватает такого единого храма, куда мог бы заходить человек с любой религией. Я об этом много думала, когда вернулась с Тибета.
DE I: Что для тебя означает чужой опыт? Или кто был для тебя авторитетом, когда ты училась?
В.П.: Никто. Художнику вредно смотреть чужие работы. Это очень влияет на личное содержание. Я стараюсь сохранить в себе тот уровень восприятия и реакции, какой был у меня в детстве или в школе, когда я разрисовывала тетрадки по математике. Эти картинки у меня в голове, мне кажется, с самого рождения. Иногда у меня даже бывает ощущение дежа-вю – я переживаю какие-то моменты второй или третий раз. Но стараюсь не думать о будущем или о прошлом. Живу здесь и сейчас.
DE I: Опыт, которой приходит из книг, – от него трудно отказаться?
В.П.: Сейчас я меняю жанр чтения. Раньше я читала много и без разбора, сейчас практически оставила художественную прозу. Начала читать книги, как это называют, о духовном опыте. Но и там скоро понимаешь, что все будет об одном и том же.
DE I: И ни один из авторов не стал для тебя эмоциональным потрясением или откровением?
В.П.: Слово «потрясение» для меня больше из реальной жизни. Книги я прочитываю и откладываю. И так со всем. Только музыка еще много значит для меня. Но под нее не стоит писать картины. Лучше это делать в тишине.
DE I: Почему ты делаешь такие большие работы?
В.П.: Не знаю. У меня так получается. Я сразу вижу их большими и совершенно не пытаюсь делать их меньше, боясь, что не хватит холста или красок. Когда я делала акцию с портретами наших властителей («Окрошка для олигархов». – DE I), то придумала, что рамы должны быть тоже из близких им предметов: у Грефа была рамка из галстуков, у Путина – погоны, а у Прохорова (того, которого в Куршавеле арестовывали. – DE I) – много-много кукол Барби. Куклы я брала на Черкизовском рынке, они почти везде закончились, и одна продавщица согласилась сходить за ними на склад. Пришлось полтора часа за нее торговать. Ничего, хорошую скидку потом получила.
…...
Полную версию читайте в журнале DE I/DESILLISIONIST №12-13
© DE I / DESILLUSIONIST №12-13. «АНГЕЛЫ У ИЗГОЛОВЬЯ»
|