БЕЛЫЕ  РЫЦАРИ  НОНКОНФОРМИЗМА

Текст: Николай Канавин
Фото: Роксолана Черноба

На языке банкиров «белым рыцарем» называют инвестора, спасающего компанию от насильственного поглощения «черным рыцарем». Когда-то Рольф Шнайдер стал ослепительно белым для швейцарской марки Ulysse Nardin. В тот момент эта компания напоминала руины, и чтобы ее воскресить, Рольф придумал часы, для строительства которых потребовалось путешествие на машине времени. Шнайдер нашел единственного в мире мастера, способного сотворить такое чудо. Их встреча стала исторической для часового мира. Все, что они теперь делают вместе, можно назвать шедеврами. В индустрии фотопечати сегодня сложилась та же ситуация, что была 20 лет назад в часовой, когда кварцевые часы поставили под угрозу существование механических. Следуя философии Ulysse Nardin, Николай Канавин — владелец компании «ПроЛаб» — в век цифровой техники продолжает печатать фотографии вручную. Стараниями DE I два нонконформиста — российский и швейцарский — наконец встретились. DE I: Господин Шнайдер, вы верите в судьбу? Шнайдер:   Я принимаю вещи такими, какие они есть. Наверное, это и есть судьба. Но нельзя все время ждать, когда что-нибудь случится. Иногда надо потрясти дерево, чтобы с него упало яблоко. DE I: Что вами движет, когда вы придумываете ту или иную модель? Шнайдер:   Многое идет изнутри. Часто идея приходит ночью, когда тело отдыхает, но мозг все еще работает. Так случилось с Kremlin Collection. Однажды в половине третьего утра я подумал: «Нужно сделать часы — Кремлевскую коллекцию». Записал это на листке бумаги и снова заснул. Полтора года госпожа Гагарина (директор Музеев Московского Кремля. — DE I) говорила мне «нет», потому что это Кремль, здесь нельзя проводить коммерческие выставки. Но я возражал: проект не будет коммерческим, речь идет об «истории времени». Выставка состоялась два с половиной года назад. DE I: Вы ведь художник… Шнайдер:   Нет, я не художник. Да, я люблю искусство, живопись. Мне посчастливилось: у меня есть полотно Марка Шагала. С его приобретением связана целая история. В день открытия чемпионата мира по футболу в Германии я получил выписку со своего счета и обнаружил, что потерял уйму денег в связи с падением рынка акций. Дело было в пятницу вечером, в этот день проходил аукцион Christies. И я решил: раз банковский счет приносит помимо счастья еще и огорчения, нужно вложить деньги в то, что будет меня только радовать. Так я приобрел свою первую картину Марка Шагала. Ставки делал по телефону, потому что по телевизору как раз начинался футбол и на аукцион пришли немногие. DE I: Как вы проводите свободное время? Если, конечно, оно у вас есть… Шнайдер:   Я люблю проводить время с семьей, общаться со своими детьми (им 11 и 14 лет). Поскольку я женился очень поздно, у меня было две жизни: холостяцкая и жизнь после свадьбы. Никогда не думал, что смогу быть верным одной женщине. У меня замечательные дети. Поэтому я всегда рвусь домой. Люди часто говорят, что им не хватает времени, но на самом деле они просто вбили это себе в голову. Времени всегда столько, сколько тебе нужно. Я, например, занимаюсь искусством цигун. Это отчасти духовная, отчасти физическая практика. Для занятий нужно 40 минут в день. Большинство людей говорят мне: «Но вам некогда!» А я просто не трачу время на дорогу, одевания-раздевания, душ и разговоры в спортзале — занимаюсь дома. DE I: И давно вы увлечены этим искусством? Шнайдер:   Уже лет десять. И это изменило мою жизнь. Как-то я узнал об одном китайском мастере, который преподавал в Базеле. О нем были отличные отзывы, но я услышал и нечто странное: про вешание гирь на «третью ногу». DE I: На что, простите? Шнайдер:   На член. Я постепенно научился держать вес в 25 килограммов. И это еще не предел. Мастер Као — великий мастер. Но он также мой очень хороший друг и пиарщик. Все его клиенты носят Ulysse Nardin. DE I: Что вы думаете о реинкарнации? Шнайдер:   Не знаю, я еще не встречал никого, кто бы вернулся оттуда, чтобы рассказать мне, как это было. DE I: Я спрашиваю об этом, потому что… Шнайдер:   …я долго жил в Азии и поэтому кое-что знаю? DE I: Именно так. Шнайдер:   Переехать из Европы в Азию — все равно что взять стакан воды и добавить в него чай или кофе: цвет постепенно начнет меняться. Так же постепенно я узнавал Восток. Кое-что было для меня абсолютно новым. Например, буддизм, который на самом деле философия, а не религия. Я совершенно не религиозен. Нет, я не против религии, просто не могу жить согласно канонам Церкви. DE I: Ради чего вы работаете? Шнайдер:   Я не работаю. DE I: То есть работа — это ваша жизнь? Шнайдер:   Да, это моя жизнь, мое хобби и мое творчество. Если бы этого не было, пришлось бы заполнять время игрой в гольф. Для меня работа словно шедевр, на который я своими руками наложил последний штрих. Когда я купил Ulysse Nardin, у меня уже были фабрики и заводы в Малайзии, на Филиппинах и в Таиланде, производящие корпуса, браслеты, циферблаты. Я поставлял материалы — что-то вроде красок и рам, — но картину рисовали другие. С Ulysse Nardin я сам пишу свой шедевр. DE I: Как вы поняли, что именно это — миссия вашей жизни? Шнайдер:   Когда ты что-то делаешь, то не осознаешь это как миссию. Однажды я понял, что оказаться в Таиланде было для меня большой удачей. Тогда в страну все только импортировали, и никто не верил, что здесь можно делать хорошую продукцию. Мы стали первой компанией, создавшей производство на месте, — это называли субститутом импорта. Начали с простых продуктов вроде Brylcreem, антисептика листерин, жвачки, а потом стали все больше и больше углубляться в технические вопросы. В разнице зарплат в Европе и на Востоке я видел свой шанс. И создал в Таиланде компанию по производству коробочек для часов, потому что в Швейцарии нельзя просто срубить дерево, чтобы из него что-нибудь сделать, а здесь можно. Когда я навещал домашних в Швейцарии, наткнулся на фабрику по производству циферблатов. Ею владел Штерн, двоюродный брат Патека Филиппа. Я понял, что могу открыть такую же в Таиланде. Фабрика Штерна работала для Rolex и Patek Phillipe, и сначала мне сказали, что я говорю о чем-то невозможном. «Хорошо, поехали со мной, я покажу вам, что можно делать в Таиланде», — ответил я. Потом мне заявили, что качество тайской продукции не самое лучшее, но я доказал, что его можно повысить при наличии оборудования и know-how. Так я открыл в Тайланде первую фабрику по производству циферблатов элитного класса. И работала она не для восточных рынков, а для швейцарских производителей часов. Затем я создал еще одну фабрику в Малайзии, чтобы производить механизмы для кварцевых часов Eta. Это были далеко не простые механизмы, но их качество также не уступало швейцарскому. Я делал циферблаты для Riga, Rado и иже с ними. Rado я поставлял, наверное, сорок процентов от общего объема продукции. Конечно, понадобилось нанять немало управляющих. В основном мы работали с индийцами. DE I: Что вам помогло добиться такого результата? Шнайдер:   Жесткая дисциплина. Дисциплина так же хороша, как менеджмент. Если ты говоришь: «Пол должен быть чистым» и проверяешь результат, пол будет чистым. Если не проверяешь — так и останется грязным. DE I: А как вы стали владельцем Ulysse Nardin? Шнайдер:   В 1980-х казалось, что механическим часам настал конец. Им на смену пришли кварцевые. Единственной компанией, которая продолжала выпускать механические часы, была Rolex. Здесь тоже пытались перейти на кварц, но ничего не получилось. И тем не менее Rolex остались популярными в престижном секторе. Почему? На Востоке часы — важнейший залог. Обеспеченные китайцы, направляясь в пятницу или субботу играть на деньги, закладывали часы в ломбард, чтобы получить наличные. В понедельник они выкупали часы, если были в выигрыше, или платили процент. Кварц держатели ломбардов не принимали: они брали часы только в том случае, если те тикали! Но если не брать в расчет Rolex, остальные швейцарские компании оказались в беде. Многие обанкротились или были выставлены на продажу. Как раз это и случилось с Ulysse Nardin. Я катался на лыжах в Швейцарии, когда узнал из газеты, что Ulysse Nardin вот-вот ликвидируют, и компания ищет «рыцаря на белом коне», который ее спасет. Я пришел в их офис и застал только одного мастера — господина Бету. Еще в компании числился господин Хальдиманн, но его занятость была частичной: обороты компании не позволяли держать его на полной ставке. Хальдиманн очень надеялся, что кто-нибудь купит компанию, чтобы он смог по-настоящему работать. Итак, Ulysse Nardin была компанией, в которой работали полтора человека. Но находись она на пике успеха, я не смог бы ее купить, у меня просто не хватило бы денег. А тогда я оказался единственным желающим приобрести Ulysse Nardin. При этом мне говорили, что я разменял хорошие деньги на плохие. Я отвечал: все зависит от того, что с ними делать. DE I: Первый раз я наткнулся на часы Ulysse в Дубаи и при виде Astrolabium Galileo Galilei испытал настоящий шок от высочайшего качества и от того, как они выглядят… Шнайдер:   Когда мне пришла идея воплотить часы-астролябию эпохи Возрождения в карманном варианте, я начал искать людей, которые способны решить эту задачу. Но столкнулся с тем, что среди часовых мастеров таких профессионалов нет. Часовщик — человек очень негибкий. Он обучается своему ремеслу раз и навсегда, и заставить его изменить подход крайне трудно. К тому же настоящие часовщики к тому времени почти перевелись: с появлением кварцевых часов в них перестали нуждаться, и молодежь больше не шла к мастерам в подручные. Однажды я узнал, что в одной лаборатории в Люцерне разрабатывается турбийон с тремя мостами и решил познакомиться с мастером-разработчиком. Пришел в лабораторию и в приемной увидел настенные часы — что-то похожее на астролябию, о которой я думал. Но я не был уверен и спросил у мастера. «Да, так и есть, астролябия, — подтвердил он мою догадку. — Но это совсем новые часы». «Новые? А кто их сделал?» — поинтересовался я. — «Людвиг, мой ученик. Он почтине приходит в лабораторию, все в музеях торчит», — сказал мастер. Я оставил свою визитку, а через три недели мастер позвонил мне, чтобы сообщить: Людвиг в лаборатории. Я прыгнул в машину и рванул в Люцерн. Тогда я впервые увидел Людвига: он работал, используя для увеличения разрезанные дешевые очки! Было невозможно поверить, что часы-астролябию сделал именно он. Людвиг рассказал, что работал над ними в Риме: его вызвали в Ватикан чинить сломанные венецианские часы — старейшие астрономические часы в мире. Изучив их, он сделал модель, которую я увидел в лаборатории. Я поинтересовался, может ли он сделать наручные часы-астролябию. Людвиг удивленно посмотрел на меня и спросил: «Кому нужна такая маленькая астролябия?» Я ответил: «Мне!» С этого все и началось. Сначала Людвиг делал все детали вручную. Тогда еще не было CNC-оборудования, производящего смоделированные на компьютере микродетали. Это сейчас существует электроэрозионный вырезной станок, а тогда Людвиг делал сам даже секундную стрелку! А потом он выточил медный корпус. Я сказал: «Брось, сделай золотой!» — «Нет, хочу этот!» — ответил он. Но надо знать Людвига: ему все равно что снаружи. И вот часы Astrolabium появились на обложке Книги рекордов Гиннесса рядом с Мадонной, самолетом, облетевшим земной шар, и пловцом Марком Шпицем. С этого момента началось возрождение индустрии механических часов. У производителей, которые видели Astrolabium, появились новые идеи. Когда ты делаешь что-то исключительное, какой-либо предмет искусства (а часы Astrolabium, без сомнения, предмет искусства) — это приносит свои плоды. И пусть механические часы не так точны, как кварцевые, они нужны не как хронометр, а как память о преодолении невозможного. DE I: У вас есть любимая модель Ulysse? Шнайдер:   Я люблю их все: они для меня, как дети. Но в уме я всегда держу новую модель. В путешествиях люблю Sonata — сочетание технического качества, романтического боя и полезности. Иногда надеваю Freak — первые импрессионистические часы современного часового искусства. До их появления все старались совместить в одних часах как можно больше функций. Когда я выпустил Freak, и меня спросили: «А что эти часы умеют делать?», я сказал: «Показывать часы и минуты!» — «Это хронометр?» — удивлялись все. «Не поверите — секунды эти часы не показывают», — улыбался я. Freak — сама функциональность: ни циферблата, ни головки для завода. Тогда у меня не было менеджеров по продажам, я сам ездил договариваться с дистрибьюторами. Это было трудно: кругом царил кварц, было невозможно объяснить, чем мои часы отличаются от остальных. DE I: Над чем вы работаете сейчас? Шнайдер:   Сейчас? Стоит мне сказать хоть слово, и все, что произойдет дальше, будет подобно трещине в нефтепроводе: польется все больше и больше. Я не обсуждаю то, что готовлю к выпуску. О Freak к моменту запуска знали четыре человека. В маркетинге очень любят продавать будущее, но лучше бы продавали настоящее. © DE I / DESILLUSIONIST №15.  «БЕЛЫЕ РЫЦАРИ НОНКОНФОРМИЗМА»

Понравился материал?