|
Я ЖИВУ МЕЖДУ МОСКВОЙ И НЬЮ-ЙОРКОМ, И У МЕНЯ ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ПОСТОЯННО МЕНЯТЬ ФОКУС ЗРЕНИЯ.
Часто влиятельные люди устают от своего влияния и теряются на годы. 14 лет назад модный и востребованный в середине 90-х годов русский композитор-минималист Антон Батагов запустил процесс самоотлучения от современной музыки. Самоотлучение – это когда ребенок, уже сознавая, что перерастает инстинкты перворождения, бросает грудь матери. Окончание процесса завершилось написанием «Избранных писем Сергея Рахманинова» – фортепианного цикла, который композитор представил московской публике.
Читателям DE I выпала уникальная возможность узнать от Батагова, как современный композитор разбирается с внутренними противоречиями.
У Ино есть что-то, что резонирует с одной стороной Рахманинова, а у Гэбриэла есть что-то, что резонирует с другой стороной Рахманинова.
Для американцев жизнь разделилась на до и после 11 сентября. А для русских, к сожалению, трагедия — это рутина, обыденность.
КОНЦЕРТНЫЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ И ЗАПИСИ АНТОНА БАТАГОВА КАЖДЫЙ РАЗ СТАНОВЯТСЯ ЗНАКОВЫМИ СОБЫТИЯМИ, ОБСУЖДАЕМЫМИ И АУДИТОРИЕЙ, И ПРЕССОЙ.
ОНИ РАДИКАЛЬНО МЕНЯЮТ ПРИВЫЧНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СЛУШАТЕЛЬСКОМ ОПЫТЕ, О ТРАДИЦИЯХ ВОСПРИЯТИЯ И ДАЖЕ О САМИХ ОСНОВАХ МУЗЫКАЛЬНОГО ИСКУССТВА. ЕГО ДЕБЮТНЫЙ ДИСК (ТОЧНЕЕ, КОМПЛЕКТ ИЗ ТРЕХ CD «ДВАДЦАТЬ ВЗГЛЯДОВ НА МЛАДЕНЦА ИИСУСА» МЕССИАНА», ИЗДАННЫЙ ФИРМОЙ «МЕЛОДИЯ» В 1990 ГОДУ) ОКАЗАЛСЯ СЕНСАЦИЕЙ. ЗАПИСЬ «ИСКУССТВА ФУГИ» БАХА, СДЕЛАННАЯ В 1993 ГОДУ, СТАЛА САМОЙ НОВАТОРСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИЕЙ БАХА СО ВРЕМЕН ГУЛЬДА. ВЛИЯНИЕ КОНЦЕРТНЫХ
И СТУДИЙНЫХ РАБОТ БАТАГОВА НА ПОНИМАНИЕ КЛАССИКИ
И НОВОЙ МУЗЫКИ, НА ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ
В РОССИИ КОНЦА XX – НАЧАЛА XXI ВЕКА С САМОГО НАЧАЛА БЫЛО ОГРОМНЫМ И ОСТАЕТСЯ ТАКИМ ДО СИХ ПОР.
В 1997 ГОДУ, БУДУЧИ НЕОБЫЧНОЙ И ВЛИЯТЕЛЬНОЙ ФИГУРОЙ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ МУЗЫКАЛЬНОЙ ЖИЗНИ, ПРЕКРАТИЛ ДАВАТЬ КОНЦЕРТЫ. В 2013 ГОДУ ВЕРНУЛСЯ НА РОССИЙСКУЮ СЦЕНУ.
DE I: - Вы все так же живете в Нью-Йорке?
А.Б.: Да, на самом севере Манхэттена, прямо напротив Inwood Hill Park. Прекрасно: вышел из дому – и ты в лесу. Формально это называется парком, но это лес, который сохранился в натуральном виде прямо на скалах над рекой.
DE I: Как родилось ваше новое сочинение?
А.Б.: После сильного урагана в Нью-Йорке в прошлом году я поехал на могилу Рахманинова и там вдруг… написал «Избранные письма Сергея Рахманинова». Это стопроцентно мое сочинение, там нет ни единой цитаты, а идея его такая: Рахманинов пишет письма композиторам будущего. Но будущего по отношению к себе, а по отношению к нам это уже отчасти и немножко прошлое. Это письма к шести композиторам-минималистам и двум великим рокерам – Питеру Гэбриэлу и Брайану Ино, которые якобы написал Рахманинов.
По поводу любого адресата можно спросить: а почему именно он, а не кто-то другой? И в этом смысле я даже не знаю, что ответить. Понимаете, это как в музыке барокко: можно обнаружить в творчестве одного композитора стилистические особенности другого, так же как и сейчас в джазе или рок-музыке. Ощущение, будто все сочиняют одну музыку. Все делают какое-то одно большое дело, и это, на мой взгляд, самое главное.
Когда музыка существует как одно общее дело, и вы часто не можете сказать, чье это сочинение, это самое правильное. Поэтому выбор адресатов условен, и если их не объявлять, то можно подумать, что это письмо кому-то другому. Эти правила игры условны.
DE I: Но почему все-таки из рокеров вы выбрали Брайана Ино и Питера Гэбриэла?
А.Б.: Лично мне интуитивно показалось возможным провести какие-то параллели между ними. У Ино есть что-то, что резонирует с одной стороной Рахманинова, а у Гэбриэла есть что-то, что резонирует с другой стороной Рахманинова.
DE I: А что именно?
А.Б.: У Гэбриэла есть удивительные мелодии, мощные, очень масштабные. Не знаю, может, это очень субъективно, но мне видится, что иногда это в нем идет от русской музыки, и именно от Рахманинова. У Ино совсем другое – он очень мягкий, плавающий, что ли. Как у Рахманинова, у него есть такие пассажи – они могут быть бесконечными, как волны, как воздух... Это приходящие и уходящие состояния. Брайан Ино в чем-то похож по состоянию на Рахманинова. Вообще, мне больше нравится в разной музыке находить что-то общее, чем искать различия.
DE I: В каждом вашем адресате есть и Рахманинов?
А.Б.: Да! Но в целом так называемых минималистов или тех, чью музыку называют термином «новая простота», отличает от так называемого авангарда БЛАГОЗВУЧИЕ. Они пользуются теми же интервалами, какими пользовались в классической музыке: квинта, кварта, терция, секста, а не септима или секунда. Ну, это если все свести к схеме сольфеджио.
Как только музыка начинает строиться на этих созвучиях, она сразу же вступает в диалог с музыкой определенных времен и определенных состояний. Где-то, может быть, она пересекается со старинной музыкой, где-то с классикой, где-то с романтикой.
DE I: А какая стилистика была у самого Рахманинова?
А.Б.: Это такой человек, которого трудно определить. Кто он? Когда он это писал? Я не знаю. Вот когда я играю Баха, у меня возникает ощущение, что это написано сегодня. Есть старые композиторы, которые более современны, чем современные.
DE I: Куда же вы уехали тогда, в 1997 году?
А.Б.: В себя.
DE I: Это внутренне, а физически?
А.Б.: Физически я тогда как раз уехал из Нью-Йорка обратно в Москву. У меня такая карма. Меня что-то связывает с Америкой. Причем не то, что обычно. Когда люди уезжают в Америку, они ищут большего комфорта. Когда люди уезжали во времена Советского Союза, им казалось, что они меняют несвободу на свободу, а это иллюзия. В Америке люди принимают за свободу то, что на самом деле свободой не является. Это тонкий вопрос. Люди мгновенно привязываются к каким-то вещам, у них каждый компонент жизни служит поручнем, они боятся выпустить его из рук, ведь можно и упасть.
DE I: У вас лично были какие-то иллюзии?
А.Б.: Моя иллюзия в отношении Америки заключалась вот в чем. С приходом и развитием интернета и мобильной связи жизнь очень ускорилась, и мне показалось, что все дела будут делаться очень быстро, что все замыслы очень быстро воплотятся, ведь мы шлем друг другу мгновенные сообщения. Оказалось, все с точностью наоборот. И Америка очень медленная страна...
DE I: В сравнении с чем?
А.Б.: Ну, например, с Россией. Когда здесь люди хотят что-нибудь сделать, они просто звонят друг другу или пишут и договариваются. В Америке же люди сами себя поработили колоссальным количеством дел. У человека в почтовом ящике ежедневно скапливаются сотни непрочитанных сообщений, большая часть которых, естественно, мусор, но из всего этого складывается какая-то такая патологическая занятость, которая не дает людям продраться сквозь весь этот мусор и что-то просто сделать. Приходится тратить огромное количество времени, чтобы связаться с человеком, договориться о каких-то простых, деловых вещах. В этом смысле Россия очень результативная страна. И мне нравится, что в России практически отсутствует ритуал формальной вежливости и корректности. Дистанция между людьми преодолевается очень быстро. Но, увы, и в Россию тоже потихоньку приходит «ритуальность» общения, просто она еще не вросла в нас, не укрепилась.
DE I: Рано или поздно в Америке дистанция тоже преодолевается...
А.Б.: Да, но патологическая занятость остается. Люди ощущают эту занятость как нечто такое, без чего невозможно жить. Если у человека появляется 10 минут свободного времени, то он уже чувствует психологический дискомфорт. Он чувствует себя в опасности. Для меня важен процесс наблюдения за всем этим. Я живу между Москвой и Нью-Йорком, и у меня есть возможность постоянно менять фокус зрения. Это как медитация на большой скорости. Все движется вокруг тебя, а ты наблюдаешь за этим.
DE I: Вы любите Нью-Йорк?
А.Б.: Безусловно. Это город, где каждый человек может найти для себя правильное состояние, правильное настроение. Этот город, да и вся страна, принципиально изменились после 11 сентября. До этого.
© DE I / DESILLUSIONIST №23. «АНТОН ВЫХОДИТ ИЗ ЛЕСА»
|
