Пространство самого большого этажа выставочного зала на Крымском Валу пересекает огромный белый помост. С разных концов его подновляют краской две женщины в халатах, за их согнутыми спинами возвышаются элементы чего-то крупного из пенопласта, напоминающего расчлененную скульптуру великанши. Оказалось, что это «пухлый» дом Эрвина Вурма. Подтянутого дядю чуть старше сорока лет, с редкими волосами, восковым взглядом карих глаз можно назвать кем угодно, но только не скандально знаменитым австрийским художником. Пересмешник ценностей среднего класса добрался до России и понял, что Москва – это Европа, но шутить с недвижимостью здесь не любят. Чтобы вкрутить лишний винтик при монтаже его выставки, требуется особое разрешение администрации.
DE I: Вы знаете, что в русском рейтинге самых влиятельных художников настоящего вы находитесь на шестнадцатом месте?
Э.В.:
Очень мило.
DE I: Могли бы вы сделать из меня артобъект?
Э.В.:
Так сразу, конечно, нет. Прежде всего должна родиться какая-то идея, потом вы в определенном смысле должны меня вдохновить, ситуация должна соответствовать, все как-то должно срастись.
Так просто – нет. Кроме того, это провокационный вопрос.
DE I: Вы придерживаетесь кредо Бойса – «Каждый может стать художником» и заявляете, что кого угодно и что угодно можно превратить в артобъект. В какой момент повседневная обстановка или обычный человек становится объектом искусства и кто имеет право устанавливать это?
Э.В.:
Художник, конечно. В конце концов, это его сфера деятельности - заниматься искусством. Передо мной никогда не встает вопрос – искусство это или нет. Меня интересует, хороша ли, действенна ли работа, вызывает ли она какие-то ощущения или привносит что-либо… А можно ли назвать это искусством или нет, абсолютно все равно. Я живу и творю сейчас, в этом мире, я обращаюсь к людям. Как это назовут – искусством или чем-нибудь еще… Я уже тридцать лет этим занимаюсь, и для меня все, что я делаю, – это искусство, независимо от того, вписывается ли это в сегодняшние рамки или нет, меня это совершенно не интересует. Когда-то меня это занимало, но это со временем проходит.
DE I: У вас есть глубокие суждения, к примеру, те, что вы противопоставляете Адорно, который определяет искусство как нечто отдельно стоящее и нуждающееся в разъяснении. Насколько вас занимает вопрос «идеального» в искусстве?
Э.В.:
Я с удовольствием читаю философов, если могу понять, о чем речь, и с удовольствием размышляю над такими вещами. Но это возвращает нас к вопросу, смог ли бы я создать из вас объект искусства. Я могу создать работу с вами. Будет ли это искусством или нет, меня не волнует. Я могу внести вас в свою работу. Не более того. Что касается Адорно, да, он утверждал, что искусство есть нечто серьезное и возвышенное, нечто глубокомысленное и тяжелое. А чувство юмора, остроумие и цинизм и рядом не лежали. Я считаю, что это не так. Он ведь также утверждал, что после холокоста поэзия невозможна. А я уверен, что это в корне неправильно. Человек как раз должен снова вернуться к поэзии после такого.
DE I: В основе ваших работ – серьезная философия. Может ли для вас юмор стать самоцелью?
Э.В.:
Нет, никогда. За этим всегда что-то стоит. Например, серия Anleitungen zum politisch inkorrekt sein («Инструкции по политически некорректному поведению»), где разрабатывается тема безумного американского стремления к контролю, что, кстати, присуще не только американцам, этим стремлением заболели и все другие, и русские уже в том числе. Просто глобальный феномен. В другой серии, Anleitung zum faul sein («Инструкция "Как быть ленивым"»), я провожу тему «Портрет художника в человеческом понимании». Считается, что художник – это тот, кто долго спит, не моется, ленив, присутствия манер не наблюдается, живет, как свинья. И вдруг однажды его осеняет свыше и он создает что-то гениальное! Вот в этих представлениях, предрассудках, вопросах (их очень много) я с удовольствием копаюсь.
Полную версию читайте в журнале DE I/DESILLISIONIST №16-17
© DE I / DESILLUSIONIST №16-17. «НАДУЛ, СОГНУЛ, ПЕРЕВЕРНУЛ»
|