|
Зорикто Доржиеву 33 года — возраст Христа. Ответственный этап для созидателя. В прошедшем году было много важных для него событий. Осенняя экспозиция его работ в Русском музее завершила цикл выставок «Степная история», которые были показаны в разных городах и странах и добавили поклонников молодому художнику. DE I стало интересно, как возникают образы для его поэтических картин.
DE I: Вы участвовали в подготовке фильма «Монгол», но ваша фамилия не появилась в титрах. Ваше творческое эго не было задето?
Зорикто:
На тот момент для меня был интересен сам процесс. Такого рода заказ у меня возник впервые, но я уже был погружен в эту тему — тему монгольской степи, монгольской истории, мне было очень интересно. Я готов был делать то, что от меня требовали, и выложился сполна. Работа длилась около месяца, может быть, чуть больше, и все это время я практически не вылезал из мастерской, рисовал эскизы. Я работал у Даши Намдакова в мастерской и жил там же.
DE I: Можно сказать, что вы были подмастерьем у Даши?
Зорикто:
В общем-то да, потому что Даши был художником-постановщиком фильма. Естественно, он координировал все действо, подсказывал, в каком направлении двигаться. Я рисовал и показывал ему, а он говорил, что пойдет, а что не пойдет.
DE I: Когда-то мы готовили выступление Даши на Первом канале, потом встретились, когда начался бум на Толкиена. Я сказала, что Даши должен стать главным художником какой-нибудь эпопеи типа «Властелина колец». И это произошло. Невероятно… Но вернемся к творческому эго. Вы понимали, что Даши — главный художник, а вы получите деньги, но не славу. Как вы к этому относились тогда и как относитесь сейчас?
Зорикто:
Совершенно спокойно к этому относился. Я изначально знал, зачем меня приглашают и какова в этом моя роль. Я очень ответственно выполнял свою работу. Понятно, что за все будет отвечать главный художник и в конечном итоге режиссер. Кстати, когда Даши спросили, доволен ли он своей работой в фильме, он очень хорошо ответил. Он сказал, что так много людей над фильмом работали (там же была интернациональная команда), что в конце концов становится ясно, что самый главный — режиссер.
DE I: Иногда вас путают с Даши.
Зорикто:
Раньше, по крайней мере, меня часто сравнивали с Даши.
DE I: Многие ваши эскизы оказались материализованными?
Зорикто:
Это очень сложно определить. Я несколько раз смотрел фильм: где-то что-то мелькает знакомое, про что можно сказать: это похоже на то, что я рисовал. Но очень сложно, потому что вряд ли перенеслось на экран один к одному.
DE I: Идея сделать выставку костюмов у вас возникла, когда вы работали над фильмом «Монгол» или раньше?
Зорикто:
Скорее позже, но к фильму это имело небольшое отношение. Были эскизы, которые легли в основу графической серии «Наложницы», потом появились живописные «Наложницы». А еще была масса других эскизов. Так как в живописи и графике женских образов было уже много, мне не хотелось повторяться.
Нам с Константином (Ханхалаевым — продюсером Зорикто Доржиева. — DE I) пришла идея воплотить их вживую. Тогда еще о скульптуре речь не шла. И попробовали, и оживили. Эти костюмы первый раз продемонстрировали на выставке в Музее Востока, сделали здоровское дефиле — девушки были великолепны, зрителям понравилось.
DE I: На вашей выставке был очень известный человек, который сказал, что ее можно возить по всему миру и больше ничего не делать.
Зорикто:
Это двоякая ситуация. Очень опасно ощущать себя мэтром. Мне кажется, художник не должен останавливаться, всегда должны быть движение, поиск. В этом, наверное, смысл искусства, художественной жизни. Сегодня мне интересна тема с женскими образами, завтра будет ближе детская тематика, а послезавтра захочется что-то более космополитичное…
DE I: Можно сказать, что духи вас холят и лелеют, потому что вы делаете что-то нужное для своего народа.
Зорикто:
Возможно. Если так происходит, то я рад. На презентации моей выставки в Русском музее был интересный момент. Меня некоторое время не представляли, чтобы возник вопрос, где же сам художник. И тогда к Константину начали обращаться как к автору работ. Потом дали слово министру культуры Бурятии — это молодой парень, мы с ним ровесники. А потом представили меня. Возникла некая интрига: что это за страна такая — Бурятия, где министр культуры, художник, еще один всемирно известный скульптор совершенно молодые люди. Создается аура такого интересного, таинственного народа, живущего где-то далеко в Сибири и до этого мало кому знакомого. Но благодаря этому, возможно, люди заинтересуются нашим народом, захотят узнать что-то о Бурятии.
DE I: А почему мы должны любить Бурятию, бурятскую историю?
Зорикто:
Не обязательно любить, хотя бы просто познакомиться. Потому что это частица общей истории, потому что без какой-либо составляющей, даже без самой мелкой детальки огромный механизм истории работать не будет. Бурятская культура богата и взаимосвязана не только с монгольской культурой, но и с культурой России.
DE I: В вас очень много европейского. Это из-за того, что вы часто бываете за границей?
Зорикто:
У меня родители — художники, люди очень демократичные, открытые европейской культуре. Академическое художественное образование тоже предполагает плотное изучение европейской культуры, истории искусств. Когда я учился в институте, всегда ждал, когда же мы начнем изучать историю Азии, азиатской культуры, художников. Мне было интересно, но информации не хватало. А в программе этого нет. И в какой-то период учебы я просто заскучал, затосковал по родным мотивам, ощутил какую-то пустоту. И вот эту пустоту, эту внутреннюю нишу я стал заполнять — самостоятельно изучал и историю, и культуру Бурятии.
DE I: Вы буддист?
Зорикто:
Почему-то считается, что, если мы живем в европейской части России, мы должны быть православными, если в Европе, то обязательно католиками или протестантами. Мне впервые задали такой вопрос, когда я был уже достаточно взрослым. Я спросил: «А почему я должен быть именно буддистом?» Мне говорят: «Но вы ведь ходите в буддийские храмы, молитвы заказываете». Наверное, мне близко это учение, хотя я глубоко никогда в него не погружался. Это больше на интуитивном уровне. У нас в Бурятии есть традиция: человек идет в дацан — буддийский храм, разговаривает с ламой, читает какую-то молитву, лама предлагает ему совершить обряд, например побрызгать молоком, или заказать молебен. Но, думаю, буддизм в большей степени не религия, а философия. Сам народ привносит в нее очень много эмоционального, поэтому зачастую происходят смешные вещи. Наверное, такое есть в любой религии: народ приходит в какую-нибудь страну, смешивается с языческими культурами и возникает некий симбиоз. Например, в православии процентов сорок — это языческие культы. Так же в буддизме. Шаманы тоже требуют выполнения обрядов — бросания монет, привязывания веревочек на деревья в священных местах…
DE I: Но это определенная эстетика. Вы, художники, тоже ее создаете. К какой эстетике можно было бы отнести вашу «Джоконду-хатун»? Почему хатун, кстати?
Зорикто:
«Джоконда» — это, наверное, самое известное произведение художественного творчества в истории человечества. Это такой образ вообще произведения, всеобщее достояние. И она, наверное, самая популяризованная в смысле переделок, ремиксов, насмешек, различных акций. Я прибегнул к тому же.
Хатун — это бурятское слово, оно означает «госпожа». Было очень много вариантов названия этой картины, но мы остановились на этом. Оно было рабочим, условным, но как-то закрепилось.
DE I: На вашей выставке один человек сказал, что вы хоть и предлагаете относиться к «Джоконде-хатун» с юмором, на самом деле создавали ее очень трудно, с молитвами какими-то…
Зорикто:
Меня тоже об этом спрашивали. Нет, я работаю спонтанно, порой работы получаются очень стихийно.
Если экстрасенсы или какие-то шаманские люди видят в этом что-то — я рад.
DE I: А все-таки вам шаманы что-то советуют?
Зорикто:
У нас практикуется перед поездкой или каким-нибудь событием приходить к ламам или шаманам и спрашивать, как все пройдет — хорошо или плохо, что ждет, стоит или не стоит это делать. Даже какие-то бизнеспроблемы так решаются. Я тоже могу заказать определенную молитву, но никогда о будущем ничего не спрашиваю. Мне неинтересно узнавать у другого человека, что меня ждет. Я сделаю максимально все от меня зависящее, но как сложится, так и сложится…
DE I: Что вы думаете о карме? Считаете ли, что можно ее испортить?
Зорикто:
Очень спокойно к этому отношусь. Включаются блокировка, защита, и стараешься какую-то информацию не воспринимать, особенно информацию негативную. Иногда устаешь от общения, слушаешь, но на самом деле ничего не воспринимаешь. Очень сложно быть всегда открытым, искренним и впитывать все, что происходит вокруг. Есть люди, отдающие энергию, а есть люди, которые могут ее поглощать. После общения с таким человеком чувствуешь себя обессиленным, ни на что не годным.
DE I: Вы быстрый, вы общаетесь со всеми. При этом делаете это легко и просто.
Зорикто:
(Смеется.) Я тренировался… Просто с самого начала сотрудничества с Константином у нас выработался такой ритм работы, и он устраивает нас обоих. Найден общий язык, какие-то точки соприкосновения.
Наверное, было бы сложнее, а может, и невозможно для меня, если бы я как художник продвигался самостоятельно.
DE I: Мне кажется, что с Константином у вас идеальное сочетание, потому что он еще и музыку продюсирует.
Зорикто:
Да, он очень разносторонний продюсер.
DE I: Рок-музыкой увлекались?
Зорикто:
Еще до художественного института, учась в училище, я стал изучать гитару. Это были 90-е годы, в стране было повальное увлечение Виктором Цоем, «Кино»… У нас была группа, мы пели песни, я даже сочинял какие-то тексты, музыку, играл на гитаре. К сожалению, не сохранилось никаких записей, а мы ведь даже записали альбом с собственными песнями. Я встречаю тех ребят, с которыми играл, у них тоже ничего не осталось. Но время было волшебное… Потом, когда поступил в институт в Красноярске, тоже пытался музицировать. Но я чувствовал, что целиком погружаюсь в живописный мир. Сейчас играю, но в свободное время. Закрываюсь в комнате или надеваю наушники, включаю гитару на полную катушку и, пока соседи не застучат, импровизирую. Это какая-то эмоциональная разрядка. Все время рисовать — глаз устает и «замыливается».
DE I: В Бурятии есть музыканты, которые занимаются горловым пением…
Зорикто:
У меня есть хороший товарищ — монгол, который играет практически на всех музыкальных инструментах и прекрасный горловик. Он живет в Улан-Удэ, но постоянно привозит из Монголии какие-то интересные вещи и музыкальные инструменты. Благодаря ему я начал собирать монгольские и бурятские национальные инструменты. Сейчас у меня их немного, они разной величины — от тяжелых до самых компактных. Есть классный национальный бурятский инструмент сух-хур. У него всего одна струна и такой жалостливый, душещипательный звук. Когда я пробую на нем что-то играть, дочка начинает плакать.
DE I: Вы часто рисуете дочку?
Зорикто:
Моей дочке три года. Картина «Сестры», графические серии, где есть дети, — это прообразы дочери.
Иногда она даже позирует: надевает какую-нибудь одежду, драпировки.
DE I: Жена у вас тоже художница?
Зорикто:
Да. Мы вместе учились, она художник по керамике и в том, что касается пластики, много мне помогает и дает очень важные советы. А что касается живопи си, графики — того, что я делаю на холсте, на бумаге,– я стараюсь об этом никого не спрашивать. Пока идет процесс, супруга в него не вмешивается. Она знает, что я отключаю себя от всего остального мира и ни на что не отвлекаюсь.
DE I: Вы живете в Улан-Удэ, вам там нравится?
Зорикто:
На самом деле идеал трудно найти. Хочется жить ближе к природе. Может быть, на Байкале. Но быт вносит свои коррективы. Когда-то мне казалось, что иметь мастерскую в квартире это классно — c утра встал, порисовал, надоело — пошел посмотрел телевизор, поиграл с дочерью, погулял, потом снова порисовал. А сейчас мне кажется, что это не совсем идеальный вариант: отвлекают звонки, приходят гости. Зачастую хорошо работается поздно вечером: все звуки затихают, приходишь в мастерскую, включаешь свет, садишься и работаешь. Но это бывает для семьи неудобно — папа вроде бы дома, но в то же время в другой комнате и оттуда не выходит. Может быть, в отдельной мастерской тоже что-то покажется неприемлемым. Так что это открытый вопрос.
DE I: В другой стране вам не хотелось бы жить?
Зорикто:
Побывав в Европе, захотелось поселиться где-нибудь под Парижем, почувствовать запах, энергетику, всю атмосферу и силу французских художников. Побывав в Нью-Йорке, кажется — вот где вся история джаза, блюза, рок-н-ролла. Но, наверное, тяжело жить в таком энергетическом сгустке. Когда вокруг очень много информации, сложно отключиться и начать творить. Побывав в Китае, в Пекине, думаешь, что тут тоже может быть комфортно — там очень много художников. Во всем мире ощущается подъем китайской культуры, экономики. Очень мощная, энергетическая держава… И всегда, когда возвращаешься домой, понимаешь, как все-таки классно дома: спокойно, пошел попил чаю, порисовал… Видишься с родителями, с друзьями. Так что очень сложно ответить на ваш вопрос.
DE I: Что у вас за контракт с Японией?
Зорикто:
Пока все еще только решается. У нас переговоры с японской галереей Шираиши, которая представляет самых продвинутых, самых известных художников Японии. Как пойдет сотрудничество, пока трудно сказать, но думаю, что получится.
© DE I / DESILLUSIONIST №21. «СТЕПЬ. ТОЧКА. RU»
|
